— Итак, решением общего собрания компози­торов и музыковедов столицы учрежден Союз композиторов Москвы. Одна из крупнейших го­родских организаций утвердила свою автономию в рамках СК СССР. Что послужило тому причи­ной? Какие цели преследовала данная акция?

— Стремление к совершенствованию структу­ры, обновлению форм творческой работы сущест­вовало в нашем союзе всегда. Но реальные воз­можности для подобных процессов могли возник­нуть лишь в атмосфере глубоких общественных сдвигов, изменения психологии людей.

Почему окончилась неудачей недавняя попытка выработать новый проект Устава СК СССР? Потому что здание начали строить с крыши. Не получилось. Стало очевидным, что прежде следует решить вопрос творческой и экономи­ческой   самостоятельности   республиканских, а также крупнейших городских организаций, таких как Московская, Ленинградская и Киевская, а уж затем осмысливать принципы их объединения на федеративной основе. Но к моменту выборов председателя московского правления идея неза­висимости, как говорится, уже носилась в воздухе. Потребовалось какое-то время для ее осмысления, потребовалась большая подготовительная работа. Ведь любая реформаторская деятельность предпо­лагает огромную ответственность: как у меди­ков,— прежде всего не навреди! В процессе кол­лективных обсуждений, в которых, подчеркну, принимали участие, кроме членов правления, и многие заинтересованные в том композиторы и музыковеды, постепенно формировалась наша об­щая позиция, и на каком-то этапе мы почувст­вовали: надо переходить к конкретным действиям. Опубликовали проект положения о новом статусе нашей организации в информационном бюллетене «Московский композитор», после чего провели анкетирование. Результаты превзошли все наши ожидания. Подавляющее большинство (за исклю­чением семи человек) высказали свое положитель­ное отношение к проекту — убедительное свиде­тельство, что то не была реализация аппаратной выдумки. Проблема давно уже требовала естест­венного разрешения. И это я расцениваю как большое достижение. К предстоящему съезду СК СССР мы придем с новыми, уже апробированными формами экономической и творческой дея­тельности.

— Честно говоря, я не улавливаю особой раз­ницы (разве что в названии) между старой и новой структурой. Те же союз, правление, комис­сии...

— Конечно, союз продолжает пока оставаться достаточно забюрократизированной организа­цией. Пока у нас больше намерений, чем реаль­ных достижений. И я не переоцениваю того, что сделано или намечено к осуществлению в бли­жайшем будущем. Предстоит огромная работа, рассчитанная на длительную перспективу. Новые формы деятельности СК Москвы помогут, как мне кажется, улучшить в нем творческую атмосферу.

Инертность и безынициативность многих из нас основывалась на убеждении, что лично от тебя ничего не зависит, все решается кем-то другим за обитыми дерматином дверьми. И тот, кто вознесен высоко, либо не совсем хорош, либо, получив все, что хотел, оторвался от жизненных реалий, забыл о фактическом бесправии своих коллег. Лично я прекрасно помню свои ощущения: вступив в союз в 1968 году, не очень-то стремился на улицу Неждановой, 8/10. Правда, концерты в ВДК посещал регулярно, это мне было близко и понятно. Но о чем и, главное, с кем (хотя в основном здесь работали достойные люди) можно было разговаривать в союзе? Не приходило в голову обсуждать вопросы сугубо творческие, которые обязательно встают перед любым ху­дожником. Дальше проблемы расписывания голо­сов того или иного произведения фантазия никогда не шла.

Когда все члены нашей организации, а не только избранные в правление, поймут, что и от них многое зависит, лишь тогда наш союз станет по-настоящему творческим. К сожалению, не все еще это осознали. Приведу простой пример. Неоднократно в последнее время на наших собра­ниях говорилось о праве композиторов Москвы на самые разнообразные объединения с деклара­цией своих эстетических платформ, стилистических пристрастий, устройством концертов, дискуссий. При этом правление обещало полную моральную и финансовую поддержку любым начинаниям. И что же?.. Пока наши призывы не дали никаких результатов. Активно работает лишь Лаборатория третьего направления. В этом году состоится цикл симфонических и камерных концертов — факти­чески фестиваль музыки Лаборатории, на который приглашены и единомышленники из прибалтий­ских республик, и зарубежные гости.

Я должен сказать, что в композиторской среде такая деятельность оценивается достаточно рев­ниво, ведь на подобные мероприятия мы затра­чиваем немалые средства, арендуем лучшие кон­цертные залы (например, зал имени П. И. Чай­ковского). Но возникает вопрос: а что же мешает другим композиторам поступать аналогичным об­разом? Объясняю я это их пассивностью, неверием в благоприятный результат, неготовностью к самостоятельным действиям. Ведь и в обществе сейчас наблюдаются аналогичные процессы: все осознают — надо срочно что-то предпринимать, но пока мало что происходит. По крайней мере, так иногда кажется.

— Можно ли понять вас так, что чувство твор­ческой самостоятельности и независимости осла­бит нетерпимость к инакомыслию?

— Трудно прогнозировать будущее: как мне думается, в определенный момент подобные груп­повые настроения могут даже усилиться. Когда полностью и, надеюсь, безвозвратно уйдет ощуще­ние, что поддержку находит некая официальная линия развития искусства, что данный руководитель одобряет лишь течения, близкие лично ему, когда художник не будет испытывать никакого притес­нения,— тогда главными станут честный твор­ческий спор, соревнование талантов при условии равных стартовых возможностей для высказыва­ния. Утверждение атмосферы доброжелательства ко всем без исключения — одна из важнейших задач Союза композиторов как общественной орга­низации.

Скажем, мы не можем помочь композитору А. или музыковеду Б. написать свои работы лучше, чем они в состоянии это сделать. Но мы должны способствовать созданию так называемой обрат­ной связи: А.— услышать свои сочинения в кон­цертном зале, Б.— встретиться с аудиторией или с читателем. Определенный потенциал изначально есть в каждой личности; цель союза — способст­вовать его максимальному раскрытию, тому, чтобы художник состоялся.

И еще одно мне представляется необычайно важным — признание права на ошибку. Рассу­дить, где победа, а где поражение, оказывается, как показал наш горький исторический опыт, вовсе не легко: то, что еще совсем недавно усердно клеймили, сегодня мы называем художест­венным прозрением...

Все, о чем я сейчас говорил, невозможно в условиях дефицита и системы, владеющей его рас­пределением. А что является для нас таким дефи­цитом? Возможность быть исполненным, услы­шанным, напечатанным. Если каждый член союза будет обладать всем этим, творческая обстановка в нашей организации начнет нормализоваться.

— Что же, по-вашему, следует предпринять?

— Вопрос поставлен не совсем точно: основа уже определена. Самостоятельность Московского союза отныне имеет материальное подтверждение. Так, в 1990 году те средства, которые ранее от­числялись через ВААП за концертно-зрелищную работу по Москве в Музфонд СССР, поступят не­посредственно к нам, что совершенно справед­ливо: деньги, заработанные в определенном регионе, направляются на дальнейшее развитие музыкальной культуры того же региона. По пред­варительным подсчетам эта сумма составляет свыше миллиона рублей на данный календарный год.

Если раньше любой республиканский союз выступал в роли иждивенца-просителя у Муз-фонда, и тот руководитель был лучше, кто мог вытянуть из центра побольше средств, то сейчас все коренным образом изменилось, и в первую очередь — планы. После уточнения финансовых возможностей организаций, формирования цент­рализованного фонда выяснилось, что вести обширнейшее капитальное строительство, заду­манное Музфондом СССР, практически не на что. Благотворное, отрезвляющее действие подобных подсчетов, по-моему, очевидно. И наше московское правление должно будет много раз подумать, прежде чем решить, как и на что тратить деньги.

— И все-таки основные направления финан­совых затрат, наверное, определены?

— Конечно. Как я уже говорил, одна из самых болезненных проблем для композитора — исполнение его музыки. Согласитесь, даже такой пред­ставительный фестиваль, как «Московская осень», не решает всей этой проблемы. Поэтому-то в мае минувшего года прошла первая «Московская весна», посвященная популярным жанрам (ранее им отдавалось лишь несколько концертов в рамках «Осени»). Жанровое разделение оказалось пло­дотворным. Программы обоих фестивалей стали более стройными и разнообразными. Впервые на одиннадцатой «Осени» по-настоящему весомо был представлен музыкальный театр: подготовле­но четыре оперных спектакля и вечер хореогра­фических миниатюр. В отдельном концерте звуча­ла духовная музыка московских композиторов. Да и о симфонических и камерных программах можно сказать немало добрых слов, в чем заслуга фести­вального комитета, возглавлявшегося Б. Чайков­ским.

Как вы помните, на предыдущих фестивалях всемерную поддержку исполнителей, слушателей и критиков получила тема наследия. Мы посчи­тали необходимым продолжить работу в этом направлении. В настоящее время создана и под руководством M. Ермолаева успешно работает специальная комиссия. Подготовлен и план нового фестиваля, на котором будет исполнена музыка ушедших композиторов самых разных эпох, включая период до наполеоновского нашествия. Вряд ли следует кого-то специально убеждать, что нам необходимо знать своих предшествен­ников, отчетливо представлять, как развивалась московская композиторская школа, наследниками которой мы себя считаем.

И наконец, упомяну о намеченном на апрель фестивале музыки для детей и юношества, а также, помимо очередной майской «Весны», о между­народном джазовом фестивале.

Мне не хотелось бы, чтобы создалось впечат­ление о неком «фестивальном синдроме» москов­ского правления. Предвижу и обвинение в том, что мы погнались за валом, исполняем всё и всех. Это не так. Действительно, мы стараемся охва­тить все сферы современного (и не только) художественного процесса, полагая, что самая разнообразная продукция, в том числе и твор­ческая,— от коммерческих до элитарных форм — найдет своего «потребителя», будет востребована. В этом я вижу принципиальную разницу с фести­вальной практикой союза совсем недавнего про­шлого. И хотя уже стало банальностью ссылаться на западный опыт, тем не менее он показывает: пресловутого «среднего слушателя», на которого ранее была рассчитана та же «Московская осень», не существует, а есть конкретные группы любителей разной музыки.

Конечно, новые формы концертной работы не отменяют ставших традиционными симфонических собраний, заседаний клубов в ВДК, оркестровых прослушиваний для молодежи. В этом году к ним добавился абонемент из двадцати шести концертов в   гостиной дома Шуваловой — небольшом уютном зале, где звучат камерные сочинения мо­сковских авторов.

— Пока речь шла о планах применительно к композиторскому творчеству. Вызывает ли бес­покойство у правления нынешнее состояние дел в области музыковедения?

— Несомненно. Бюро комиссии музыковедения и критики, которое возглавляет М. Тараканов, совместно с издательством «Музыка» предполага­ет — и это реально — выпускать ежегодные сбор­ники статей наших музыковедов. Первый такой сборник уже готов. Думаю, особенно это важно для молодежи, которая сталкивается с немалыми трудностями в публикации своих работ.

В целом, проектов, в чем-то уже осуществлен­ных, и замыслов много.

— Хотелось бы знать — каких, помимо уже названных?

— Известно, что сентябрьский пленум поста­новил создать при СК СССР всесоюзную филар­монию, где будут симфонический и камерный оркестры, хоровые коллективы, ансамбли. Надо ли говорить, насколько важным представляется дан­ное решение! Но это не исключает деятельности исполнительских сил и при Московском союзе.

— «Российская ассамблея», ансамбль из во­семнадцати солистов СК РСФСР, уже развернул концертную работу...

— У нас также разработан проект создания своего балетного коллектива («Содружество» — московские композиторы и балетмейстеры) из 16— 20 артистов. Есть и другие планы, рассказывать о которых, может быть, несколько преждевре­менно. Но я хотел бы затронуть еще один очень важный вопрос.

Недалеко от ВДК, близ Столешникова переулка сохранился чудесный особняк XVIII столетия. Если Моссовет пойдет нам навстречу, то СК РСФСР и Московский союз получат музыкальный центр в самом центре города. С учетом несколь­ких прилегающих зданий мы могли бы разместить там и зал камерной музыки, и слушательские клубы, выделить помещения для фольклорных кол­лективов, для репетиционных комнат. Система стеклянных перекрытий позволила бы сделать концертными площадками и миниатюрные двори­ки. Полагаю, город только выиграл бы от всего этого.

Как видите, проблемы насущные, наболевшие, и их необходимо быстро решать. Есть и другие, не менее важные. Это и жилье (многие наши коллеги находятся в чрезвычайно стесненных условиях), и материальное обеспечение компози­торов, музыковедов и их семей. Вот сравнительно недавно на одном из заседаний правления рас­сматривался вопрос о доплатах к пенсиям трем вдовам московских композиторов. Приняв во вни­мание непростую судьбу этих женщин (все они — участницы войны, одна была репрессирована), мы посчитали возможным решить его положи­тельно.

То же самое сделано и в отношении трех бывших сотрудниц Московского союза, проработавших в его системе свыше 30 лет.

— По сути, обобщая вами сказанное, можно сформулировать концепцию деятельности Москов­ского союза, основу которой составляет творче­ская, экономическая, социальная и правовая защищенность каждого члена организации. Так?

— В принципе так, но, к сожалению, в сложив­шейся структуре правовые гарантии пока еще начисто отсутствуют. А между тем зарубежные творческие сообщества, в чем-то близкие нашему, прежде всего занимаются охраной авторских прав.

Почему мы так остро ставим проблему насле­дия? Потому что оно никем и ничем не защищено. Его можно забыть (что и произошло), уничтожить или просто сгноить в каком-нибудь архиве, где постоянно протекает крыша и до этого никому нет дела.

— Вспоминается почти полностью уничтожен­ный архив Н. Рославца, тайна «желтого чемодана» А. Мосолова. В ленинградском театре имени Пуш­кина, бывшей Александринке, из-за амбициозно­сти руководства пропадает рукопись партитуры А. Глазунова, его музыки к мейерхольдовскому «Маскараду». Этот печальный список можно про­должать и продолжать.

— Конечно, когда не действуют законы, начи­наются анархия и разрушение. Особенно остро я почувствовал пропасть между тем, как обстоят дела в этой области у нас, и нормами, принятыми во всем цивилизованном мире, во время контактов с представителями известной беляевской фирмы. Митрофан Петрович Беляев, будучи мудрым чело­веком, основал свой фонд в Германии не потому, что заботился о пропаганде русской музыки за рубежом, а потому, что условия охраны автор­ских прав в конце XIX столетия были там наиболее прогрессивными и выгодными.

— А в связи с чем у вас возникли такие контакты?

— В композиторской среде давно уже зрело недовольство деятельностью ВААП. Носились какие-то слухи, отчасти порожденные недостаточ­ной нашей информированностью. Была организо­вана комиссия, которая работала на протяжении нескольких месяцев. Входил в нее и я. Интере­совались мы, в частности, и системой договоров агентства со своими партнерами. Оказывается, мно­гие известнейшие издательства мира обращаются в ВААП с целью публикации, исполнения и рекла­мы советской музыки. Но получают отказ. Так, фирма «Peters», куда составной частью входит и «М. P. Belaieff», Leipzig, в течение послед­них тринадцати лет безуспешно пыталась найти доступ к советской музыке; недавно были откло­нены и предложения «B. Schott's Söhne», так как ВААП ограничил свои юридические права на контакты с ними. Все это негативные последствия монополизма, устаревшей системы догово­ров. Конечно, в послевоенной Европе мало кто интересовался советским искусством, но теперь ситуация иная, и то, что раньше расценивалось как достижение, мешает полноценному диалогу нашей музыки с миром. А ведь это один из немногих «товаров», которые являются конкурентноспособными на западном рынке. Причем я имею в виду не только творчество нескольких извест­ных и широко исполняемых за рубежом мастеров, но и многих других наших коллег.

Так возникла идея создания Международного отдела всесоюзного издательства «Советский ком­позитор»   по   авторским   правам (сокращенно МОВИСКАП). Новое агентство, не дублируя всех функций ВААП, будет осуществлять экспорт авторских прав советских композиторов на участ­ки зарубежного рынка, еще не охваченные наши­ми контактами. И это лишь начало работы в данном,    широко    перспективном направлении.

— А какими вам представляются отношения Московского союза с республиканскими организа­циями? Не приведет ли автономия к изоляции?

— Если общество болезненно воспринимает любую центробежную тенденцию, то это плата за ошибки прошлого. Лишь когда мы наведем поря­док в собственном доме, встанет вопрос о полно­ценных контактах.

Часто сегодня приходится слышать сетования: дескать, как много хорошего было у нас раньше, какие   замечательные   пленумы,   фестивали — праздники советской музыки, демонстрировавшие ее многонациональное единство! Но ведь все эти мероприятия, боюсь, не выдержали бы серьезной критики, если б она тогда существовала (хотя в последние годы раздавались критические голоса со страниц и «Советской музыки», и массовой прессы). Характерно, что подобные акции были типичными для всех творческих союзов, да и для стиля нашей общественной жизни в целом: не единство, а некое формальное единообразие, вер­ность схоластическим идеалам социалистического реализма — вот что требовалось и с избытком преподносилось властям. Кстати, формализм и сегодня присутствует во многих наших мероприя­тиях. Избавиться от него, начать, как говорится, с чистой страницы — будет первым важным шагом вперед. А уж затем встанет вопрос, на каких основаниях нам сотрудничать. Главное, по-моему,— заинтересованность и добровольность в республиканских контактах. Честно говоря, я не опасаюсь, что наши отношения будут разрушены. Мне кажется, они приобретут новое содержание, и наш пока небольшой самостоятельный опыт под­тверждает это. Например, на Ленинградском меж­дународном фестивале музыки молодых компози­торов исполнялись произведения авторов из рес­публик и Москвы. По договоренности с Львовской организацией осуществлена серия обменных кон­цертов. Кстати, я не упомянул еще об одном фестивале, «Панорама», который задуман как серия из десяти авторских вечеров в гостиной Дома Шуваловой. В этом году наряду с москвичами мы пригласили Е. Станковича, Я. Ряэтса, А. Волконского (Франция), В. Калабиса (ЧССР).

— Как складываются отношения Московского союза с центральной массовой печатью?

— Отвечу одним словом — плохо. Поэтому и здесь приходится рассчитывать на свои силы. Радует возросший - до ста тысяч! - тираж «Российской музыкальной газеты». Недавно в метро я с удовольствием наблюдал, как несколько молодых людей с увлечением читали ее. Быть мо­жет, со временем новые газеты союза помогут ликвидации хронического дефицита музыкальной информации.

Раз уж мы заговорили о печати, позвольте мне высказать несколько критических замечаний в адрес «Советской музыки». Несомненно, журнал стал интереснее. Однако этого, как мне кажется, недостаточно. Конечно, «Советская музыка» ориентирована на специалистов — композиторов, музыковедов, преподавателей вузов и училищ. Вопросы композиторской техники, эстетики, поэти­ки творчества, исследования современного миро­вого   художественного процесса, разнообразные аспекты профессионального мастерства, новые му­зыковедческие концепции, оригинальные взгляды на известные явления, — вот ориентировочный круг интересующих специалиста проблем. Не мо­гу   сказать, что подобных материалов нет на страницах журнала. Но нередко они теряются в потоке исходной многопрофильности. В резуль­тате создается пестрое впечатление — обо всем понемногу. Как этого избежать? Тут руководству журнала предстоит, несомненно, большая работа.

Я убежден, что нам необходим и другой журнал, обращенный к массовому читателю, к молодежи. Он мог бы стать органом ассоциации популяр­ных жанров,— кто знает, и такое объединение не исключено в будущей структуре нашего союза. Необходимость умело и гибко проводить воспита­тельную работу, не игнорируя те художественные явления, которые кому-то из нас не близки, я почувствовал, когда побывал минувшим летом на   одном из международных рок-марафонов, устроенных музыкальным центром Стаса Намина в Лужниках. Простояв десять часов в стотысячной толпе, я понял, что это свой интересный мир, свое искусство. К нему можно относиться по-раз­ному, но союзу не следует игнорировать увлече­ния миллионов.

Так или иначе, нужна некая реформа музыкаль­ной печати. Впрочем, это мое личное мнение. Конечно, есть и другие.

— А как сочетаются два рода деятельности  Георгия Дмитриева - композитора и должностного лица, реформатора-радикала?

— Не буду скрывать, осуществлять руководство Московским союзом в тот момент, когда требуется его реорганизация в соответствии с потребностями времени, дело нелегкое. По по-своему очень увлекательное. Что касается соотношения с моей композиторской работой, отказаться от нее для меня невозможно, хотя, безусловно ситуация осложнилась.   Правда, обстоятельства моей жизни сложились таким образом, что у меня и ранее не было особо благоприятных условий для занятий. Тридцать три квадратных метра на семью из четверых человек, где все музыканты: жена — певица, двое детей учатся в ЦМШ на фортепианном отделении. Добавьте сюда сосед­ский телевизор, и картина примет законченный вид. В результате я выучился писать без инстру­мента. Единственное, что мне требуется — тишина и хотя бы немного уединения, впрочем, и это сейчас достаточно проблематично. Тем не менее данные условия дисциплинируют, фактически жизнь под­чиняется главной задаче — изыскать возможность поработать. По-своему это полезно.

— Ценю ваш оптимизм...

— Тем не менее, кое-что удалось сделать в этом году. Завершил Третью симфонию, написал канта­ту «Стенька Разин» для двух солистов, ансамбля ударных инструментов и магнитной ленты на стихи М. Цветаевой, вокальный цикл «Семь детских стихотворений О. Мандельштама», несколько ду­ховных хоров. Не могу сказать, в чем тут причина (ведь творческий процесс — дело глубоко интим­ное), но как музыкант чувствую, что стал писать более просто. И это не начало какого-то нового этапа — для меня всегда было естественным сосуществование разных течений,— а скорее воз­вращение к тому направлению, от которого от­клонился ради освоения современных техник ком­позиторского письма. Я не мог бы себе простить любой профессиональной неясности.

— Можно сказать, «период искушения» для вас уже прошел...

— Скорее, период внутреннего самоутвержде­ния. Появилось ощущение свободного выбора. Меня самого немного удивляет, что в одно и то же время я могу использовать совершенно различ­ные средства в зависимости от поставленной ху­дожественной задачи. Скажем, Третья симфония, сочинение достаточно сложное, в русле Второй симфонии, Скрипичного концерта, «Киева». A «Stabat mater dolorosa» или духовные хоры я написал иными, самыми экономными средствами. К тому же ощущение простоты, точно так же, как и сложности, всегда процесс потаенный, тре­бующий на то полного внутреннего согласия.

Недавно на радио прошла передача, посвящен­ная моей музыке. В нее вошли двенадцать или тринадцать сочинений, прозвучавших во фрагмен­тах. И я взглянул на себя как бы со стороны. И знаете, это может нравиться или нет, но исключительно важным было почувствовать, что все это написано одной рукой, укладывается в некий общий контекст.

— Как я понимаю, сейчас у вас благоприятное творческое время, период подъема...

— Оставим подобные оценки на долю критиков и слушателей. В одном я убежден: подъем там, где есть работа. Надо работать.

— И все-таки в качестве постскриптума вопрос вновь к председателю. Союз или профсоюз? И нужен ли союз?

— Союз нужен. Нужен гибкий, меняющийся, совершенствующийся союз. То, что намечено, вовсе не окончательный вариант, это один из первых шагов в будущее союза.

Союз нужен по одной простой причине. Каж­дый художник всегда мечтал о духовном, идеаль­ном братстве, о взаимопонимании. Союз необ­ходим, чтобы сделать жизнь музыканта более полной и содержательной. Союз необходим, чтобы мы могли прямо и непосредственно общаться с теми, для кого работаем,— нашими слушателя­ми. И все это требует определенных организа­ционных форм. Они должны и будут меняться. Но в самой необходимости союза, по-моему, труд­но сейчас усомниться.

— Вы действительно верите в идеальный образ творческого братства?

— Да, это единственное, что оправдывает для меня пребывание на посту, от которого кое-что зависит.

Беседу вела Б. Власова